Вчём смысл рассказа чингиза айтманова "и дольше века длится день".

в принципе, я не любитель разного рода приложений к тексту типа предисловий, послесловий и т. п. художественное произведение должно быть абсолютно законченным объектом и по форме и по сути, как живопись или как музыка, т. е. само за себя говорящим, воспринимаемым без подсобных комментариев. однако в практике бывают оказии, когда поневоле приходится прибегать к предварительному слову, чтобы внести ясность в некоторые вопросы.

именно такого рода случаи, касающиеся судеб моих книг, дважды, имели место в моей творческой жизни, когда я по своей воле счел нужным обратиться к жанру предисловия. прочитав предложенное предисловие к повести «лицом к лицу», читатель, надеюсь, поймет, чем это было вызвано. надеюсь также, что предисловие, сохраняемое к первоначальному изданию «и дольше века длится день», объяснит читателю во многом вынужденность тогдашнего предварения.

здесь же я хотел бы остановиться главным образом на романа «и дольше века длится день», увидевшего свет девять лет тому назад на страницах журнала «новый мир». начну с того, что осложнения романа на пути в свет начались с первых шагов. первозданное, родное, если можно так выразиться, название книги было «обруч». имелся в виду «обруч» манкуртовский, трансформированный в обруч космический, «накладывавшийся на голову человечества» сверхдержавами в процессе соперничества на мировое господство… однако цензура быстро раскусила смысл такого названия книги, потребовала найти другое наименование, и тогда я остановился на строке из шекспира в переводе пастернака: «и дольше века длится день». исходил при этом из того, что лучше поступиться названием, чем содержанием. но в «роман-газете» и в издательстве «молодая гвардия» и такое название не нашло согласия. потребовали более , «соцреалистическое» название — и тогда явился на свет «буранный полустанок», в «роман-газетном» варианте с купюрами мест, показавшихся идеологически сомнитель-ными. шел я на это скрепя сердце, выбирая наименьшее из зол. главным было опубликовать книгу. не поставить ее под удар фанатичной вульгаризированной критики. теперь эти дела в прошлом, но тогда идеология являла собой доминирующую силу.

но вот прошли годы. из демагогии, политического фарса свобода превратилась в действитель-ность. тем временем роман «и дольше века длится день» множество раз издавался и переиздавал-ся и в стране и особенно за рубежом. и никто из читателей, столь горячо принявших роман, не подозревал, как сокрушался я в душе всякий раз на больших публичных встречах, ибо в романе было описано далеко не все, что я намерен был сказать. не без оснований я избегал включать в повествование те события, которые явно не могли быть проходящими по цензурным соображениям.

эта внутренняя авторская неудовлетворенность, недосказанность, копившаяся многие годы, обида на обстоятельства и на самого себя, однако же нашли, наконец, свое разрешение — я решился на трудное дело — дописать к уже сложившемуся в читательском мире произведению новые главы, выношенные и выстраданные за многие годы. эдакое случается редко, если вообще имеет прецедент…

но такова оказалась судьба этой книги. новые главы — интегрированная повесть к роману — «белое облако чингисхана». хотелось бы, чтобы читатели сами рассудили, стоило ли автору так долго мучиться, так долго держать в тени от недремлющего идеологического ока задуманные главы.

как бы то ни было книга теперь в полном составе. какое-то время в новых переизданиях интегрированная повесть будет соседствовать с прежним названием романа «и дольше века длится день» и в скобках («белое облако чингисхана»). этот сопроводительный подзаголовок, думаю, со временем исчерпает свое назначение.

однажды у барыни зашла речь о сапожнике капитоне - пьянице горьком - с гаврилой андреевичем, ее дворецким, человеком, которому, судя по одним его желтым глазкам и утиному носу, сама судьба, казалось, определила быть начальствующим лицом. барыня сожалела об испорченной нравственности капитона, которого накануне только что отыскала где-то на улице. они говорили про то, как бы отучить капитона от пьянства. и в конце концов барыня решила поженить татьяну и капитона. татьяна была смиренница, безответная душа, и соглашалась с каждым словом барыни. и когда узнала, что её хотят выдать замуж за капитона, она не сказала ни слова. все крепостные хотели, чтобы герасим не узнал об этой свадьбе. гаврила решил уговорить татьяну прикинуться пьяной, для того чтобы герасим разлюбил татьяну, так как он пьяниц ненавидел. прачка долго не соглашалась, но потом согласилась. однажды вечером герасим как всегда стоял, караулил у двери и увидел татьяну. сначала он улыбнулся и как всегда ласково замычал, но когда присмотрелся увидел, что татьяна шаталась и догадался, что она пьяна. герасим толкнул её к капитону и ушел. татьяна чуть не обмерла от страха. коварный план сработал. вскоре татьяна с капитоном поженились. по прошествии года татьяне и капитону пришлось уехать в деревню, потому что капитон окончательно спился. перед отъездом татьяна три раза поцеловала герасима. он решил проводить их до заставы. как только они дошли до реки, герасим хотел было развернуться и пойти обратно, как вдруг увидел маленького щенка. он аккуратно взял его в руки и побежал с ним домой. как они пришли, герасим отворил дверь в свою каморку, положил щенка на кровать, сбегал на сеновал за сеном и на кухню за блюдечком молока. принёс это все маленькому, бедному щенку. герасим почти не спал всю ночь, только под утро, когда собачка заснула рядом с ним, он мог спокойно спать. герасим, как я уже говорила, был немой и поэтому назвал собачку муму. когда он звал её, он просто ласково мычал. ни одна мать так не заботится о своём ребёнке, как заботился герасим о